— Царевич, точно царевич, — говорил мужчина, смотря на сидящего к нему боком Григория.
— Какой ещё царевич? — переспросил Отрепьев.
— Дмитрий. Сын Марии Нагай и Иоанна Васильевича. Разве ты не помнишь?
Рыжеволосый отрицательно помотал головой.
«Видимо он стесняется, хотя чего? Ладно б бастард или родители крепостные, а тут его мать — вдова самого Иоанна Васильевича!» — подумал мужчина, дивясь ответу.
Через три часа, когда Григорий погрузился в дрёму, его разбудили голоса Фёдора и кучера:
— Ваше благородие, приехали! — сказал кучер, останавливая тройку вороных.
— Так, и где там наш нашедшийся царевич? Давай руку, да не бойся, никто на плаху тебя не ведёт, — мрачного монаха всё-таки вывели из кареты.
Укутывавшись настолько плотно, насколько это было возможно, в свою рясу, Григорий зло, но в то же время обеспокоенно глядел по сторонам, он знал, что что-то должно произойти.
Федор вёл за руку Отрепьева, постоянно посматривая на него и улыбаясь. Прошло ещё несколько минут и Фёдор зашёл в палаты Бориса Фёдоровича Годунова.
— Отец, царевич нашёлся! — Фёдор протолкнул монаха вперёд шепча: —Иди.
— Так, значит, царевич Дмитрий Иванович тебя звать? — спокойно и, кажется, добродушно сказал царь. — Что ж, сейчас проверим.
Легкий холодок пробежал по спине Отрепьева, но он, нервно сглотнув, сел рядом с Борисом, напряженно смотря ему в глаза.